Как день вчерашний - Страница 3

Эта Церковь — целая индустрия одурманивания народа. А клуши... кто они? Даже не винтики. Так — смазка шестерёнок. Разве они знают о том, что говорят? Монашество? Одиночество? Что они знают об одиночестве?! Что они знают об одиночестве в толпе себе подобных? Что они знают о том, как жить на свете без единой родной души!

Монахи-пустынники! Сказки для бедных! Кто их видел, этих монахов? Кто с ними общался? В каких дворцах они жили по вечерам, с утра прикидываясь «нищими духом»? Знаем, проходили! Индустрия нищенства и сейчас процветает. Да эти нищие — богачи, бароны!

Кто докажет, что тогда было иначе, нежели сейчас? Откуда же столько анекдотов про монахов и монахинь? Но нет анекдотов про тех, кто одинок в толпе. Про них — не анекдоты. Про них — некрологи... Это — честнее, по крайней мере.

Я уже переходил дорогу на пути к офису.

Джип пытался пересечь улицу на жёлтый. Я не пошёл бы на жёлтый, если бы меня не взвинтили две церковные клуши.

«Они даже не узнают...» — такой была последняя мысль, когда я почувствовал удар, боль и ещё удар — страшный, дикий. Как я потом узнал, это было моё соприкосновение с асфальтом и бордюром, после того как я пролетел метров восемь.

«Они даже не узнают, что виноваты...» — подумал я и потерял сознание.

Глава 6

Я очнулся от холода.

На голых камнях. Ночью. На улице.

То есть даже и не на улице, как таковой. А просто на камнях, на диких камнях. Надо мной, безоблачное, глубокое и великое, простиралось небо. Сияли непонятные в своей чистоте звёзды.

«Вот что значит купол небес», — подумал я.

И правда, звёздное небо словно бы изгибалось сияющим куполом, и я лежал под самой его вершиной.

«Господи! Какая красота!» — такова была вторая моя мысль.

Я привстал. Затем сел на каменистой земле. И снова закинул голову ввысь, потому что сообразил: я вижу над собой не наше небо.

Не наше! Где я?

Когда я пошевелил головой, она заболела. Тяжёлой, давящей болью. Ничего подобного я раньше не испытывал. У меня вообще редко болела голова. Только с похмелья, да пару раз после того, как меня угощали в компании неким белым порошочком, который надо было втягивать в нос.

Нет, я не наркоман. Правда, иногда хотелось. Избавиться от тягомотной жизни. Пара лет кайфа, а там... Коню понятно, что там. Я держал этот выход про запас. И почти уже подгрёб к этому выходу, тащась по жизни. Но вообще-то (не хотите — не верьте) мне просто было лень. Ну, менять стереотипы. Вполне хватало надраться до потери памяти пару раз в месяц, покурить какой-нибудь невинной травки...

Звёзды, воспоминания и головная боль отвлекли не надолго. Мне снова стало холодно. Так, что задрожал подбородок.

Во что же я одет? Оказалось... гм... ни во что. На мне была только рубаха, напоминавшая больничную.

Да что же это со мной? Где я?

Я встал и оглядел местность при свете звёзд. Кругом, насколько хватало взора, простиралась каменистая пустыня, обрамленная невысокими горами. Ни огонька, ни машин, ни рекламы.

«Вот это попал», — подумал я.

А что я ещё мог подумать?

— Люди! Ау! — тихонько проговорил я.

— Люди! Есть кто живой? — сказал я громче.

— Люди! — заорал я. — Ау! Люди, э-ге-гей!

Ещё я выругался. Я не очень люблю ругаться, только по обстоятельствам. Разве сейчас не было обстоятельств?

— Люди! — орал я.

Далёкое эхо относило мой крик. Никто не откликался. Голова болела. Зубы стучали от холода или от чего-то ещё. Короткая рубаха едва прикрывала.

— Люди... — прошептал я и сел на камень. Вот это да...

— У-у-у-у, — застонал я и закрыл глаза.

Глава 7

— Зачем вопить? — раздался голос позади меня. Я обернулся.

Рядом, словно появившись ниоткуда, стоял мужик, одетый тоже во что-то вроде рубахи, только свисающей до земли и подвязанной чем-то вроде верёвки.

— Кричать зачем, — повторил он.

Лицо мужика обрамляла седая, негустая борода. Волосы были собраны на затылке. В темноте определить его возраст представлялось делом сложным. Ему можно было дать и сорок лет и шестьдесят.

Слова его звучали с каким-то акцентом. Мягче, чем обычная русская речь.

— Где я? — не нашёл я вопроса умнее.

— Гм, — произнёс мужик.

— Где я? Что со мной? Что это за одежда на мне?

— Да, тонка рубаха, — произнёс мужик, потрогав рукав моего одеяния.

Он поднял на меня взгляд, от которого по спине у меня побежали мурашки.

— Пойдём со мной, — сказал он. — Значит, воля Божия на то.

— На что? На что — воля?

Я ещё стоял. А вдруг он сейчас меня... просто зарежет здесь, среди этих камней? А потом скажет «воля Божия на то»?

— Эй, куда ты меня ведёшь? Где я, наконец? — возмутился я.

— Иди, иди, — не обернулся мужик. — Хотя если хочешь, можешь ночевать здесь.

«Будь что будет», — подумал я и пошёл за ним.

О, ужас! Я был бос! На каждом шагу я спотыкался, бил ноги о камни, вскрикивал и ругался вслух и про себя.

Я даже перестал думать, где я.

— Ах, ёлки! О-о-ой...

Мужик, ушедший вперед, притормозил. Я мимолётно взглянул на него. Мне показалось, что он улыбается.

— Ещё смеёшься! Сам-то, небось, обут, в кроссовках!

Мужик не ответил. Метров через сто, которые показались мне бесконечными, он подвёл меня к небольшому холму. В холме имелось отверстие, ведущее вглубь. Отверстие располагалось ниже человеческого роста. Чтобы войти, следовало пригнуться.

Мне пришлось согнуться ниже, чем мужику. Я оказался выше его на полголовы.

— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа! — мужик перекрестился, откинул полог, закрывавший вход, вошёл сам и сказал мне: